Вы только что вернулись со съемок в Узбекистане?
Да, друзья попросили приехать сняться в кино. Вообще я отказываюсь сниматься в кино, для меня важнее телевидение. Но у меня есть друзья – Севара Назархан, певица из Узбекистана и ее муж, большой интеллектуал. Я не мог отказаться.
Я был практически потрясен: узбекские интеллектуалы – это не русские интеллектуалы. Один приблизительно свод знаний, законов, привычек, вкусов, но дальше начинаются расхождения, и, боюсь, не в нашу пользу. До какой степени эти люди спокойны, мудры, как они уважительны! Никогда не привыкнешь, когда близкий друг говорит тебе “вы”.
Фильм снимался в сырдарьинской степи, в 140 километрах от Ташкента, такая настоящая махаля: 174 ребенка, и все одинаковые, в узбекских одеждах, точно в эпизоде из мультфильма “Каникулы Бонифация”. Только возникал перерыв, подбегали хлебосольные узбеки: “Вам чаю принести? Или дыню хотите?” Шорпу делали. Я удивлялся, откуда у них деньги на мясо. Это означает, что стеснение придает форме изящество. Как в гончарном деле, так и здесь, стеснение раскрепощает дух. Постоянные разговоры про ислам под азиатским небом со звездами – это все интересно. Конечно, эти люди достойны лучшего. По-моему, они не догадываются, что туалеты бывают с водой и кондиционеры в машинах. Зачем? Люди добрые – и все.
Я наблюдал такую умилительную сцену. Вечер, вытаскивается телевизор, ставится на угол дома, потому что там есть шест из тростника и торчат две алюминиевые тарелки, они ловят Алматы и Ташкент. Все садятся ровными рядами на свои коврики, которые 15 минут назад служили для намаза, и смотрят телевизор. Телевизор черно-белый, маленький. Показывают корейский сериал, ничего нового. Сверчки, бесконечная азиатская ночь, степь и этот телевизор. Вот это мне гораздо важнее, чем наши огромные экраны и долби-звук.
Почему Вы не любите кинематограф?
В современных русских кинокартинах главный вопрос – прибыток. Мне постоянно предлагают сниматься. У режиссеров, как правило, главный вопрос – войти в кино, их не волнует зритель. Такое ощущение, что до них не было Чухрая, они не смотрели Гайдая и не представляют, что жил на свете Бондарчук. Их волнует войти в профессию и продержаться на плаву. Продюсер интересуется прокатной судьбой картины. Но меня волнует скотство человека по имени сценарист. Этот-то скотина что творит!
Для меня кино всего лишь более современная одежка для старой доброй литературы. Если сценариста в момент написания сценария не волнует человек, хоть какая-нибудь, пусть наивная, уязвимая для критики, но созидательная доктрина, тогда чем он отличается от лохотронщика на старом ростовском базаре? И эти сценарии мне постоянно шлют. Читать подобные неуклюжие диалоги – все равно что резать маникюрными ножницами брезент. Вот я и отказываюсь.
Сегодня режиссер не работает с актером, сегодня отсутствует слово “репетиция”. Тексты спокойно вымарываются: “Что-то эта реплика плохая, давайте весь абзац уберем”. Чего стоит сценарий, где можно без всякого ущерба убрать целый пассаж текста? Сценарист не сидит на съемках, как братья Вайнеры дневали и ночевали на съемках фильма “Место встречи изменить нельзя”, за что им большое спасибо. И ругались с Говорухиным так, что до самой смерти не разговаривали. Сейчас такого не происходит. А чего ругаться – ничего же личного, это же бизнес.
Может, произойдет когда-нибудь просветление умов?
К сожалению, я не большой диагност. Телевидение все ругают и говорят: “Нынче же нечего смотреть умному человеку”. Ругают за бездуховность, низкохудожественность, явно выраженный прагматический прицел. А я вот думаю, ведь так было всегда. Я прекрасно помню свое детство, оно все прошло перед экраном телевизора. Помню, какая мерзость была советское телевидение. Это сейчас вспоминают 2–3 программы. А я их видел все, это была мерзота еще страшнее нынешних. Нынешние хотя бы дорогие: неоновые джунгли и капроновые страсти, буйство глаз и половодье чувств. А тогда же при социализме вообще ничего не было.
И все же была пара-тройка программ, которые сделали зрителя. Это такие передачи, как “Кабачок 13 стульев” в 60-е, он вроде смешной всего лишь, но я помню то ощущение, которое от него рождалось. Там ходили паны и пани, им можно было говорить совсем не как большинству из нас. Они играли, делали вид, конечно, что играют на электроинструментах иностранную музыку. Шутки были совсем иного свойства, чем те, которые были в ходу у советского человека.
В КВН мы видели мальчиков, этих физиков, которые будто перекочевали из черно-белых гранинских фильмов “Иду на грозу”, “Любить человека”. Они, видимо, ночью выглаживали свои белые рубашки и черные брюки под матрацем в студенческом общежитии, днем расщепляли атом, а вечером играли в КВН. Но как играли! Это была высшая форма вольнодумства, иногда дух захватывало от того, что они несут. Как им разрешили?
В 70-е годы та же самая история. Мерзейшая эстрада, оскопленные радости, бесполая пропаганда любви. Сейчас мы говорим, что однополая любовь – плохо, а тогда была бесполая. И при этом вечная накачка партийно-правительственной хиромантии.
Я читала, что Вы пытаетесь сбежать в виртуальный мир от реальности. Это правда? И как Вы представляетесь во время общения, неужели Дибровым?
Я всегда представляюсь Дибровым, но мне просто не верят. Даже когда я ухаживаю за дамами в онлайне, я Дибров. Мне кажется, правы энергетики, когда заявляют, что вехи в истории эволюции человечества – это когда цивилизация совпадает с моментом открытия новых видов энергии. Мы сейчас живем в нефтяной цивилизации, и мне кажется, что некоторый колоссальный скачок цивилизации наступит где-то через век, когда будет открыта высшая форма энергии, которая может быть с некоторым приближением названа психической энергией.
Я интуитивно чувствую, что какая-то первая ступенька вот этой лестницы, которая несет человечество к недосягаемой вершине эволюции, – Интернет. В Интернете мы побеждаем силу гравитации. Он побеждает силу земного притяжения. Мы сами того не понимаем, но наша главная проблема состоит в том, что на нас ежесекундно давит четырнадцать тонн. История эволюции человеческой – постоянная победа над силой земного притяжения. Недаром у Леонардо километры бумаги покрыты чертежами различных летательных аппаратов.
Вы хотите жить вечно?
Как пишет мой великий друг поэт Калашников, я намереваюсь жить вечно, и пока у меня это получается.
Современники обеспокоены вопросом воскрешения – замораживают свои тела и ждут, что наука вернет их на этот свет спустя годы…
Это неумно. Весь человек не вмещается между шляпой и ботинком. Вот это мучнистое сооружение под черепной коробкой вряд ли источник всех наших воспоминаний. Мы скорее напоминаем компьютерную сеть, причем некоторые действительно довольно самостоятельные персональные компьютеры, а некоторые – просто терминалы с мониторами и клавиатурой, которые соединены с каким-то главным колоссальным сервером. Где-то, на каком-то этаже мироздания, находится этот главный сервер, где лежат наши детские представления, эмоции, чувства. Это там происходит то, что называется любовью.
Современный рок Вас расстраивает?
Да, расстраивает. 30 лет назад, когда на ступенях Инженерного замка в Петербурге Гребенщиков, Науменко, Гакель играли рок-н-ролл и потом их забирала милиция прямо со ступеней, вот это был рок. Все понимали, что ни Гребенщиков, ни Науменко не имеют никакой перспективы в этой стране, они делают это потому, что не делать не могут, и ставят перед собой какие угодно задачи, только не пробиться к славе, хитам…
Сегодняшние рок-н-ролльщики подразделяются на две приблизительно равные группы. Либо они пишут залпом и действуют, как собаки, по ассоциативно-рефлекторной системе типа “Гребенщиков написал, так и я напишу”. Сидят они обычно в подвалах в провинции, играть не умеют, своего мало за душой, в их представлениях нет слушателя, да слушатель их и не волнует. Они ставят задачу показать, какие они умные, как они перпендикулярны развлекательному вектору. И вторая группа – это те, кто спят и видят пройти в хит-парады. Чем эти рок-н-ролльщики отличаются от своих некогда оппонентов? Только тем, что выглядят похуже, получают поменьше и играть не умеют.
А что такое попса?
Некоторые заявляют, что попса – популярная музыка. У меня есть другое убеждение на этот счет. Бывают и не попсовые произведения, которые становятся популярными. Например, когда приезжает в Москву Эрик Клэптон, очередь трижды опоясывает площадь и состоит совсем не из интеллектуалов. Попса – это такое произведение, при замысле которого у автора в голове не было ничего, кроме желания заработать. Вот это попса. С ней я не хотел бы иметь ничего общего.
Скажите, как людям, желающим поучиться у мэтра азам журналистики, попасть в Вашу телевизионную школу?
Сейчас, когда меня просят друзья, я иногда прихожу и встречаюсь с неофитами. У меня был эпизод, когда телевизионный факультет российского гуманитарного университета попросил провести курс телеведущих, я добросовестно провел и понял, что это утопия…
Этому невозможно научить?
Конечно! Телеведущий – не наука о двух-трех десятках приемов, штампов и того, что дурачки называют имиджем. Мы же работаем мировоззрением. Гете говорил так: “Всякий великий поэт вначале великий, потом поэт”. Также и телеведущий – он должен быть незаурядным человеком. А незаурядным он станет вряд ли, если ежесекундно снедаем жаждой видеть себя на экране.
Надо много повидать человеческих историй, предпочтительно в тюрьмах, судах, загсах, линейных отделениях милиции, вокзалах, купе, армии, прежде чем начать выдавать интересные и полезные большому числу людей заключения об их жизни, мироздании. Сейчас, к сожалению, журналистика в глазах неофитов скорее напоминает отдел культуры. Бежать к звездам брать интервью с диктофоном – вот тебе и журналистика, а что недодиктофоним, скачаем из Интернета.
Как можно попробовать взять интервью у Маркеса, если тебе даже не о чем спросить его? Ты сам должен передумать многое о мироздании, а не о том, что показывают по телику. Посмотрите произведения современных авторов, это же всего лишь доклад о том, что показали по телевизору или в кино за последние пять лет. Откуда у них представление о жизни, мы же их не волнуем, разве мы им интересны? Дженнифер Лопес с ее жопой – вот это тема. А этот маленький, худосочный, жиденький, жалкий простолюдин – да он просто мне мешает в метро читать очередную заметку про Брэда Питта. И я понял, что телевизионная школа бессмысленна. Всех надо собрать и отправить в астраханский порт грузить мешки с солью, как Буревестник в революцию.