Страсть. Откуда же рождается страсть? Это просто наш биологический аппарат похлопывает по пузику своего гуся на рождественский праздник. Это просто наша биологическая аппаратура мгновенно сканирует биообъект и дает сигнал – не уму, заметьте, а некоторой неподвластной уму, но крайне важной части нашего существа: «Вот от нее я продолжил бы род, она мне подходит по биологическим свойствам». Дальше ум облекает это в виде стихотворений, страсти, серенад, поездок по ночам. Что-то такое внутри тебя говорит: будет роман, не будет. Мой объект – не мой. Беатриче-не Беатриче, Лаура – не Лаура. Случится при этом деторождение, не случится – другой вопрос. Но внутри страсти, этого двигателя многих наших поступков – кстати, и многих витальных свершений! – биологический атомный реактор. Твой биологический аппарат, каким-то непостижимым образом сканируя объект на расстоянии, говорит, что твой генотип будет обогащен, если ребенок родится именно от этой женщины. Разумеется, у нее то же самое: «Да, вот этот мужчина может быть отцом моих детей».
Мне скажут: «Что за техницизм в разговоре о страсти! Что за кибернетика вообще в таком подходе к человеку – мы ведь не машины.» Каюсь, в этих размышлениях я не учитывал тех из нас, кто молитвенным подвигом возвысил гордое звание человека, при этом умертвив плоть. Правда, чего это ему стоило – толстовский отец Сергий тут грозит нам отрубленным пальцем, — так в том и подвиг. Конечно, человек не гусь, а любовь, а тем более брак – не рождественский ужин. Но помните – я ведь говорил о серенадах? Человек от гуся может, только тем и отличается, что умеет писать стихи. Только мало какие из них остаются в памяти, если из сколь угодно ладненько срифмованных строчек не сочится раскаленная любовная джизма.
И вот, если тебе повезет и она сильнее, чем ты, — теперь мы знаем, в какой области, — то и в браке это нужно очень ценить. И оберегать эту ее силу от попытки беспощадной армии кастрюль и перебранок – этих злобных лилипутов рутины — опутать Гулливера тысячью мелких нитей жалкой повседневности, недостойной королевы. Я этого не понимал, потому что на свете была только одна женщина, которая меня бросила. Не так бросила, как это делал я, предоставляя самой женщине уйти первой, чтобы не обижать ее самолюбия. Нет, не так, а прямо по живому. Это была Полина, но не Суслова, а в девичестве Наградова. Ну, так и я же не Достоевский. И теперь, когда эта моя Полина живет со мной, будучи теперь уже Дибровой, это главное счастье.