Дмитрий Дибров о мужчинах

Мужчина – дело иное. Ни к чему он не готов не то, чтобы в восемнадцать, но и в сорок по гамбургскому счету иному еще бы поработать. Ведь от мужчины требуется доблесть. Но она не в том, чтобы знать наизусть весь состав ЦСКА за последние 15 лет, включая даже фамилии массажистов сборной– обычно о наличии такого знания свидетельствует омерзительный пивной животик, ведь оно прямо пропорционально количеству вяленого желтопузика, съеденного у телевизора с пивом и криками: «Кому даешь, мазила!» Я не об этих мужчинах.

Единицей измерения истинной мужской доблести я считаю витальность. К сожалению, такова реальность, что этот термин сегодня проходится объяснять. С одной стороны, под витальностью понимается жизненная сила, напор. Но есть и другая трактовка, и она мне более по душе: витальность – это способность человеческих индивидуумов создавать что-либо вовне себя. Здесь и кроется ответ на вопрос, в чем истинная доблесть мужчины – напоминающая замок людоеда дача или ловко умыкнутые через оффшор лимоны сюда не входят. Это все тот же вяленый желтопузик у телевизора, это все та же жизнь, втянутая внутрь себя.

А вот созданные тобою самолеты и поезда, мчащиеся все с большей скоростью сквозь созданные тобою тоннели – вот это доблесть. Ибо создано тобою вовне тебя, для большого числа людей, для внешнего мироздания.

Ясно, что в 18 лет мужчина такой доблестью похвататься не может. Вот почему рекомендовал бы недорослям до тридцати лет обходить ЗАГСы, а уж подавно родильные дома за три километра. Самому еще расти.

Но к сорока, а в иных счастливых случаях и к тридцати такие доблести мало-помалу накапливаются. Так как же признать двадцатилетнюю избранницу, у кого такой доблести нет, в чем-то сильнее себя? Бог мой, да хоть в какой области она сильнее?

Есть такая область.

Это называется «евгеника», это называется «фашизм», это называется… да как угодно это назовите. «Антропология» это называется. Но в любом случае она существует.

Признаемся: покупая рождественского гуся, мы же смотрим, чтобы он был покрупнее, желательно потолще.  Мы еще похлопываем гуся по пузику. Вот вам бытовая «гуселогия» — не знаю, впрочем есть ли такая наука. А вот наука «антропология» есть точно, и, клянусь, что-то глубоко внутри нас ощупывает встречного помимо нашей воли наподобие рождественского гуся. Можно как угодно заклинать себя, что внешнее и биологическое не имеет никакого значения по сравнению с физикой элементарных частиц, – эти заклинания хороши, только чтобы извинить собственное изображение в зеркале.

Когда мы говорим о великом ученом, как он при этом выглядел, нам уже не важно. А ему? Вы уверены, что Вагнер не страдал душевно от собственного псориаза? А уж чего стоили всему миру 157 сантиметров роста Бонапарта, мы знаем наверняка.

И вот на этой-то, так сказать, антропологической территории абсолютный и всесильный повелитель – женщина.

Оцените статью